Внешний вид: нижняя рубашка, простой дублет серого цвета, коричневый джеркин, двое простых штанов, надетых одни на другие, сапоги до колена. Сверху надет меховой плащ, на руках перчатки.
Инвентарь: ничего.

Ветер завывал так, что порой в этих жутких звуках слышались крики умирающих.
Йестин был уверен, что так кричать те, у кого все хорошо или хотя бы не совсем плохо, точно не могут, да и сам того и гляди готов был взвыть от отчаяния.
Он отправился в путь еще утром, и еще два часа назад у него был отличный крепенький конь, пока они оба не свалились и не проехались по склону. Йестину повезло больше, чем животному: он ничего себе не расшиб, разве что ударился головой, гудевшей теперь так, что едва ли искры не сыпались из глаз, порвал плащ, пусть то и не было критичным, а еще ужасающе замерз. Но коню не повезло больше — и, как следствие, самому Йестину.
Некоторое время просидев рядом с животным, сломавшим ногу, он уговаривал себя встать и продолжить путь дальше.
Седельная сумка отстегнулась и потерялась где-то в снегу, найти ее было невозможно. Письмо, которое Йестину нужно было доставить, находилось в ней же. Конечно, он прочел его перед тем, как отправиться в путь, но не был уверен, что в точности все сможет повторить.
Более того, не был уверен, что выживет и донесет информацию от одного герцога до другого. Вот же будет незадача, если они так и не смогут договориться!
Но сейчас больше волновали не высокие проблемы и не политические вопросы.
Йестин сидел рядом с лошадью, старался сдержать накатившие отчаяние и тоску, с ужасом понимал, что животному больно, а сделать ничего нельзя.
Когда стало совсем холодно, он все же поднялся на ноги и побрел дальше, не оборачиваясь и заклеймив себя позором. Можно сказать, что бросил на произвол судьбы одно из самых близких себе существ. И кто он после этого?
Было стыдно, но очень хотелось жить.
Уже сгущались сумерки, спускавшиеся на Йонгвель в январе настолько рано, что время едва достигало четырех часов. Здесь всякий раз ночь длилась дольше, и всем прекрасно было известно, что в темное время суток зимой на улице делать нечего, особенно в горах, а если без лошади, то ты обречен. Йестин старался прикинуть, как близко до ближайшего селения, шагал, утопая практически по колено в снегу, убеждаясь, что здесь не ступала нога человека.
И помощи ждать тоже было неоткуда.
Конечно, можно было попробовать покричать, но Йестин сделал это только тогда, когда достиг более или менее ровной поверхности, да и все равно весь внутренне сжался, ожидая, что его засыплет лавиной.
Волна снега не настигла его, как, впрочем, и ответ на призыв о помощи.
Все было тщетно.
Еще немного, и он замерзнет окончательно.
Зубы Йестина стучали, он шагал, продрогший и полностью потерявший надежду, пока между деревьев не показалось что-то... забор? Он остановился, словно истукан, не веря собственным глазам, осмотрелся, опять пытаясь найти на сверкавшем белым снегу хоть какие-то признаки того, что тут недавно ходили люди, но нет, все же ничего подобного.
Но если есть забор, то есть и то, что за ним находится, верно?
Конечно, смело было называть то, что он видел, забором — скорее, это была ограда, сильно потрепанная временем и жизнью. Йестин хотел через нее перебраться, но понял, что попросту не сможет ни за что уцепиться задубевшими пальцами. Шумно вздохнув, он стал обходить ее, надеясь найти ворота или, может, открытый вход.

Казалось, забор был бесконечным. Ноги Йестина еле передвигались, колени практически не гнулись, замерзшие настолько, что страшно было представить, что же творится под штанами. Ему случалось слышать истории, как люди, потерявшиеся в снегах, потом возвращались с обмороженными пальцами и участками мертвой кожи, с которой после было ничего не сделать. Он знал, что от холода умирают так же часто, как и от болезней. Конечно, Йестин очень сильно боялся умереть, но сейчас даже мысли об этом, кажется, были медленными, замерзшими.
В какой-то момент забор окончился калиткой — будто спустя вечность.
Йестин медленно выдохнул, пытаясь совладать с ходившей ходуном челюстью. Он уже много раз проклял и поездку, и себя, и то, что оделся так, чтобы нормально себя чувствовать верхом, даже не предусмотрел возможность оказаться пешим путником.
Калитка поддалась с первого раза. Йестину пришлось толкать ее предплечьем, потому что пальцы не сгибались и не разгибались. Ему повезло, что ворота был открыты.
Возможно, у него был шанс пережить эту ночь.
Дороги за воротами были заметены снегом: по ним будто бы никто не ходил. Или, может, успело намести так после прошлой уборки сугробов? Задуматься об этом не получилось, Йестин был слишком усталым.
Перед ним возникла девушка. Наверняка она стояла здесь до этого, но из-за падавшего снега казалось, будто она появилась буквально из-под земли. Незнакомка была хороша собой, и если бы они встретились при других обстоятельствах, Йестин обязательно попытался бы за ней приударить. Таких, как она, лучше ловить сразу, пока не занял кто-то еще.
— Я з-з-заблудился, — пролепетал Йестин, едва не засмеявшись от облегчения и собственной глупости. Вот же дурак! Первым делом стал думать не о спасении, а о том, как бы приударил за красавицей.
Говорить нормально не получалось, хотя он пытался. Ему бы хотелось рассказать этой девушке о том, что с ним произошло, но это было так же сложно, как двигаться через сугробы.
— Согреться... можно?
Ведь если здесь была девушка, то откуда-то же она появилась? Ее вид был таким, словно мороз не доставлял ей неудобств, и это давало Йестину надежду.

Девушка что-то лепетала, кажется, сильно переживая за его участь, а абсолютно задубевший Йестин понимал, что она говорит, с запозданием. Одно то, что ему явно было позволено войти в дом и отогреться, несказанно радовало, да настолько, что в остальном он почти перестал слушать. Потребности прерывать или уточнять у него не было, ответить пока что тоже было сложно. В памяти оставались какие-то обрывки: вопросы, упоминание об отчиме, разрешение войти. Последнее было самым желанным.
Йестин переставлял ноги, убеждал себя, что осталось совсем чуть-чуть, потом будет проще.
В помещении действительно стало легче: наконец-то перестал дуть пронизывающий ветер, который, казалось, стремился выдуть последний разум, а то и вовсе разорвать любого случайного человека на пути. Тело, очутившееся в тепле, мигом стало ныть, конечности слушались все так же плохо, но Йестин, осознавая, что спасен, заулыбался.
— С самого утра. Мой конь упал и сломал ногу, — если пальцы не двигались, то с лицом и способностью говорить сладить получалось. — Пришлось бросить его недалеко отсюда.
Йестин, вновь огорчившийся из-за животного, не сразу понял, что за мерный звук слышит, а когда осознал, едва не рассмеялся. Это стучали его зубы. Он плохо чувствовал нижнюю часть лица, говорил, пусть, возможно, и немного невнятно, но еще, оказывается, клацал челюстью так, что это уж точно говорило о его не самом лучшем состоянии.
— Поблизости нет селений, так что мне просто повезло наткнуться на ваш дом.
Осмотреться пока что не было ни сил, ни желания. Йестин лишь скользнул взглядом по стенам, отмечая про себя, что дом выглядит неплохим, приличным, а большее, кроме возможности согреться, его пока что не волновало.
— Позволите мне пройти ближе к огню? — спросил он.
Снег падал с одежды и таял на полу грязными лужами. Это не печалило Йестина: в его собственном доме были слуги, занимавшиеся уборкой, поэтому он попросту не предполагал, что вытирать натоптанное предстоит этой незнакомке, а не кому-то еще, чье имя даже не требуется запоминать.