Внешний вид: черные штаны из грубой ткани, под ними — еще одни, шерстяные. Темно-серая рубаха, куртка из дубленой кожи. Высокие сапоги на меху.
Инвентарь: дорожный мешок с вяленым мясом и сменной одеждой. К ремню привязан тюк с водой. Огонек поменял шерсть с летней на зимнюю, пушистый и не слишком довольный жизнью.

Зимы в Фавершаме были суровые.
Каждый раз, когда приближались холода, люди старались закутаться в одежды, но чем дальше на север, тем морозоустойчивей они казались, и это было чем-то сродни невероятному чуду: Мархит смотрел на них, поражался и разве что головой не качал, поражаясь храбрости тех, кто мог выскочить на улицу в одной рубахе или тонком меховой плаще, не боясь при этом ни ветра, ни снега.
Его же снежинки, бившие прямо в лицо, раздражали невероятно.
Поблизости всегда был Огонек, он был единственным существом, об которого Мархит грелся в стылое время. Иногда, не стесняясь и не мелочась, буквально повисал, давая здоровенному псу волочь себя, пользовался добротой и любовью, кормил за это до отвала, да и дрых, приваливаясь у теплому боку.
Топал он в горы не просто так — именно там предстояло встретиться с Аланом.
Они уже говорили пару раз о привычке Мархита сбегать, оставляя мальчишку на попечение другим людям. Казалось странным, что, вон, вроде, человеческий детеныш, нормальный такой, уже почти совсем взрослый, а все равно никак не соглашался принять для себя обычную жизнь.
Мархит уверял себя, что бросает его исключительно из благородных целей — мол, пусть ребенок живет среди своих, радуется, натерпелся ведь, бедняга, периодически шатаясь с фэйри. Его ожидаемо не любили в Фар-Ан-Тиссе, в Тир Тоингире приходилось следить за ним, а иногда и вовсе вести за руку, как маленького. Не место Алану было среди фэйри, но нет же, все рвался и рвался. И Мархит, как личность честная, был обязан озаботиться о его безопасности и благополучии.
На деле, конечно же, он просто стремился избавиться от обузы, когда эта самая обуза уже была вполне способна позаботиться о себе.
Об этом Мархит никому не говорил, тем более Алану, хранил свой секрет тщательней, чем места, в которых предпочитал отдыхать, но все чаще и чаще ловил себя на мысли, что где-то ошибся.
Возможно, это произошло еще тогда, когда он носился с мелким Аланом и действительно старался пристроить его в лучшие семьи, которые только находил.
Возможно, тогда, когда защищал его в городе неблагих фэйри от нападок остальных и чуть ли не за спину прятал, заявляя, что это его человек, поэтому он сделает с ним все, что захочет. Разумеется, никто и мысли не допускал, что его влекли какие-то высокие цели, но многие ставили на то, что Мархит попросту рехнулся. Благородство, мол, отрастил. Откуда бы ему взяться, когда по первому зову мчишься к Лесному царю и убиваешь людей во имя забавы?
Возможно, совсем недавно, когда Алан уперся рогом и заявил, что они должны путешествовать вместе, и Мархит ответил ему, что да, всенепременно, только подожди, пока схожу в Фар-Ан-Тисс, а потом уже приду к тебе и заберу.
Причина этой странной ситуации была далеко в прошлом, но итог был один: Мархит топал на место встречи с Аланом чуть ли не по щиколотку в снегу, нападавшим в этом году слишком рано, морщился, когда снежинки сыпали в лицо, прижимался к боку Огонька и все думал о том, что надо бы повернуть назад, но двигался дальше.
Впереди показался покосившийся домик, в котором они уже однажды останавливались. Мархит вздохнул, преодолел расстояние до него, толкнул дверь, поморщившись от того, как скрипнули петли. В этой хибаре никто давно не жил, иногда здесь останавливались разбойники или заблудившиеся путники, а иногда — такие, как он сам, фэйри. В народе успели сложить с десяток страшных историй об этом доме, и каждая вызывала лишь смех.
— Алан? Ты здесь? — с порога позвал Мархит, не очень уверенный, что ребенок никуда не сбежал.

От этой детской радости стало даже как-то неловко. Мархит не привык к такой реакции на себя, она казалась ему странной, поразительной и практически неправильной: почему человеческий детеныш настолько тянулся к нему?
Кто-то даже шутил, что Алан считал Мархита отцом. Иногда и сам он ловил себя на мысли, что всякий раз напрягается, ожидая, что подкидыш того и гляди скажет "папа".
Но этого не происходило, и Мархит расслаблялся — правда, ровно до момента, пока не улавливал вот такую невероятную радость. Да Алан вообще себя со стороны видел? Ему было шестнадцать, он, кажется, считался практически взрослым в человеческом мире, а сейчас, срываясь с места, подскочил, словно был пятилетним.
Это было... ну да, хорошо. Порой Мархит признавался себе, что не против всего вот этого.
— Ну само собой, я же сказал, что приду, — вздохнул он, изобразив на лице усталость — мол, я же тебе говорил. И как можно было не верить словам?
Мархит отодвинулся от прохода, запуская Огонька в дом. Пес йета глянул на Алана, негромко фыркнул и прошел к огню, улегся у очага, положил голову на лапы и стал наблюдать за происходящим. Он был научен, что хоть подкидыш и был человеком, нападать на него ни в коем случае было нельзя.
— Для начала тебе стоит переодеться во что-то менее... человеческое, что ли, — Мархит снял с плеча дорожный мешок, пихнул его Алану в руки. — Держи, я тут что-то прихватил, поищи, что по размеру будет. На тебя невозможно подобрать вещи: растешь так, будто до макушек дубов вымахать решил! Каждый раз удивляюсь.
Была еще одна проблема: от Алана пахло человеком. Когда он долгое время находился среди фэйри, даже просто путешествовал вместе с Мархитом, этот запах прекращал ощущаться, но когда он возвращался из человеческих городов, отрываясь от семей, в которые попадал, все возвращалось обратно. Это не было проблемой, когда они оставались вдвоем, разве что Огонек нервничал немного сильнее, чем обычно, а в Тир Тоингире идти вот так было нельзя.
Конечно, от Алана все равно будет нести человеком — что взять-то с представителя людского вида? — но хоть, может, магические животные, населявшие мир благих, не будут разбегаться во все стороны при приближении.

Мархит, конечно, думал тактично отвернуться, но потом осознал, что подобные никчемные расшаркивания ни ему, ни Алану не нужны. Да и, во всяком случае, была возможность оценить, насколько ребенок вырос.
Наверное, в будущем ему предстояло стать очень крепким мужчиной: пока что ничего подобного не было, хотя, конечно, можно было сказать, что и юношей он оказался хорошо сложен. Мархит попытался вспомнить отца Алана, но не получилось — мужчина, кажется, примечательным не был. Может, оттого, что больше повлияла материнская наследственность? Сложно было сказать, ведь его мать видеть не доводилось ни разу. О ней тоже мнение было не высокое, ведь эта женщина позволила своему мужу отдать ребенку какому-то проходимцу, пусть и фэйри.
Конечно, Мархит знал, что у людей все устроено несколько иначе, не так, как у фэйри, у которых женщины порой могли указывать мужчинам, что делать.
— Да, да, теперь мы идем, — вздохнул Мархит.
Вот и не сиделось же этому подкидышу! Нет бы переждать начинавшийся снегопад, ему все волшебные страны подавай прямо сейчас, хоть и придется топать по колено в снегу, чтобы дойти до ближайшего входа в Тир Тоингире. Мархит-то не умел их открывать, куда бы ему? А если бы умел, все равно сделал бы все честно, так, как полагается, чтобы Алан смог прочувствовать все путешествие целиком.
— Давай, хватай рюкзак, проверь штаны, чтобы снег не забился... Огонек, мы уходим!
Пес этому явно не был рад. Он долго и печально заворчал, нехотя поднялся от очага. Только теперь Мархит осознал, что едва не оставил огонь гореть, прикинул, насколько разумно будет потратить силы на то, чтобы потушить пламя. В общем-то, не очень умное действие, но Алану так не терпелось... Мархит махнул рукой, туша огонь — только искры полетели.
— Итак, нам предстоит пройти через сугробы к во-о-он той вершине, видишь? — когда они выбрались на улицу, а ветер не слишком приветливо хлестнул по щекам, Мархит указал на один из холмов — даже горой не назовешь, низенькая же совсем, если сравнивать с остальными. — Не отходи далеко от Огонька, он теплый.
Псу явно не нравилось, что его облепили с обеих сторон, но недовольство свое он выражал только осуждающим взглядом, не более того. Уж такие гляделки можно было потерпеть!
Мархит проваливался едва ли не по колено, сквозь зубы ругался, поминая почему-то весь род человеческий, будто люди оказались виной тому, что сейчас была зима, а с неба сыпался снег.
Алана он к числу людей в такие минуты отчего-то не причислял, выделял для него отдельную нишу, имени которой до сих пор не было.
Говорить оказалось довольно сложно, поэтому всю дорогу Мархит разве что бубнил и морщился, а когда они наконец-то дошли, выдохнул с облегчением. Зато Огоньку все было нипочем, он хоть и проваливался, все равно чувствовал себя прекрасно — и даже не скажешь, что самый теплолюбивый из всех присутствующих.
— Ну что ж.
Мархит отлепился от пса, осмотрел со всех сторон плоский камень, а потом погладил его справа, направляя магию сквозь пальцы.
— Давай, Тир Тоингире, ну, — позвал он так, будто бы целый мир должен был выскочить сейчас на них.
Поверхность камня будто бы пошла рябью, и Мархит, заметив это, довольно улыбнулся, а потом, не глянув, протянул назад руку.
— Хватайся.

Для Мархита было не впервой ходить по Тир Тоингире, но эту часть мира он, пожалуй, не любил.
Конечно, он не видел его создания, а все неблагие фэйри клялись, что их предки не могли приложить руку к созданию мирка — по-настоящему приложить, так, чтобы их присутствие ощущалось. Сам Мархит не знал, что и думать, но и не сказать, чтобы действительно и по-настоящему переживал о том, что Тир Тоингире был напрочь благим.
Если присмотреться, даже там, среди цветов и трав, всегда была жуть.
Она таилась так глубоко, что только наметанный глаз мог заметить в тени кустов притаившегося зверя, которого просто не существовало в мире людей, а здесь он чувствовал себя вольно и прекрасно, ничего не боялся, не страшился подходить ближе. Существ здесь было много — настолько, что они давно составляли собственные пищевые цепочки, жрали друг друга, а благие спокойно относились к происходящему, признавая, что все это дело природы.
И самым любимым лакомством у всех тварей был, конечно, человек.

Мархит потянул Алана за собой, задержал дыхание, а когда глотнул воздух вновь, уже не пришел в ужас от холода. Здесь, в Тир Тоингире, тоже была зима, но благие, казалось, не любили морозы еще больше, чем темные фэйри. Все было пронизано магией, она поддерживала относительное тепло, и о смене сезона говорили разве что пожухшие и пожелтевшие листья.
Потом, на пике холодов, все облетит, а после, почти сразу, начнут распускаться новые листья.
Все здесь не было настоящим, казалось искусно, очень красиво сделанной подделкой.
Впрочем, завораживало даже Мархита.
Он почувствовал, как Огонек пихнул носом в спину, недовольно дернул плечом, а затем посмотрел на Алана.
— Итак...
Надо было сказать что-то, что соответствовало происходящему, могло в полной мере подчеркнуть все торжество момента, но, кажется, что-то такое Мархит говорил тогда, когда впервые вел Алана через Тир Тоингире, не давая останавливаться ни на минуту, дергая за руку, а потом едва ли не силой выпихивая обратно в человеческий мир и следуя за ним, чтобы наверняка никуда не вляпался.
За этого человека он отвечал головой.
— Во-первых, никуда далеко не отходи. Во-вторых, ничего не трогай, сначала спроси у меня, можно ли. В-третьих, Алан, не суй ничего в рот, даже если очень захочется.
Этого, в принципе, было достаточно. Мархит кивнул, довольный короткой инструкцией, отпустил руку, а после этого расстегнул куртку. Снимать смысла не было: ветер в Тир Тоингире казался пронизывающим.
Они были на склоне, поросшем бурной растительностью, а за ним наверняка открывался прекрасный вид. Не было сомнений, в общем-то, что открывался — тут, куда ни плюнь, везде были такие пейзажи, что закачаешься.
Жаль только, что Мархит не умел ценить красоты природы в той мере,в  которой это сделал бы благой фэйри.
— Вот особенно не трогай это дерево, — он указал на узловатый ствол, казавшийся темно-бордовым. — Кожа к нему прилипнет, но ты не поймешь, в чем дело, тебе будет казаться, что ты просто стоишь и отдыхаешь, потеряешь счет времени, а потом тебя кто-нибудь сожрет.
Дерево, например.
Мархит обошел опасность, косясь на Алана и следя за ним, даже на Огонька зыркнул, но пес был умен.

Алан задавал вопросы, ответов на большую часть из которых Мархит не знал.
Он понятия не имел, почему люди отрицают очевидное и что считается очевидным. Магия? Так не каждый с ней сталкивался, не каждый же мог понять ее природу и не испугаться. Редко кому не везло родиться с даром ощущать все, что относилось к иному миру, принадлежавшему фэйри. И это было именно невезение.
Мархит убеждался в этом всякий раз, когда видел, что Алан никак не может влиться в нормальное человеческое общество.
А ведь славный малый! Веселый, покладистый, рукастый. Если бы постарался, то без проблем нашел бы и дело, и дом, и даже жену, вот только, кажется, не стремился к тому, все время рвался находиться как можно ближе к магии.
Хотя что с него взять? Всего-то маленький человечек.
— Да, мы здесь были, — согласился Мархит. — Только чаще всего я проносил тебя через Тир Тоингире на руках, пока ты спал, но иногда приходилось ходить и так.
Пожалуй, хорошо было, что Алан воспринимал это снами.
Еще лучше оказалось бы, не реши он, что самое время сейчас отправиться в мир фэйри.
Мархит задумчиво смотрел то на него, то на дерево, слушая вопросы, потом округлил глаза и помотал головой:
— Откуда же мне знать? Я видел несчастных, которые прилипали к деревьям. Их можно отлепить, но я не знаю, что они при этом ощущают и чувствуют ли боль. Хочешь проверить?
Он надеялся, что Алан откажется. Впрочем, у него было иное средство, которое могло заставить передумать и не рисковать: самый простейший подзатыльник, чудотворный и великолепный. Подобное спасало юнцов от многих ошибок, пусть и обижало, но Мархит готов был потерпеть надутые губы и напускные страдания.
— Нет, жить ты тут не сможешь. Помимо того, что здесь живут магические существа, этот мир целиком и полностью принадлежит благим фэйри, — он выразительно посмотрел на Алана, давая без лишних слов понять, что затея абсолютно глупая. Ну кто в здравом уме согласится бок о бок жить с благими? Уж точно не тот, кого воспитывал неблагой.

На самом-то деле Мархит вообще мало что знал, что касалось Тир Тоингире. Ему было достаточно лишь того, что он видел собственными глазами — и все на том. А суть была проста: если лезть и узнавать, то можно не уйти живым, потому что эти благие такими уж душевными ребятами, как ни крути, не были, только кичились своим мнимым превосходством, нюхали цветочки и вечно заявляли, какие они особенные и правильные.
Ну да, конечно. Особенные. Вон, Мархит их даже по-особому не любил, от души так.
— Зачем тебе все людям рассказывать, Алан? — вздохнув, спросил он.
Ему не казалось правильным предоставлять информацию смертным, Мархиту и они тоже не нравились, разве только тем, что были порой весьма и весьма забавными. Вон, Алан был славным малым. Конечно, не совсем человеком после длительного общения с фэйри и этих своих способностей ощущать магию, но все-таки.
— Пусть считают, что самые умные всезнайки, зато потом, когда столкнутся с правдой, будут очень сильно удивлены. Весело же!
Мархит не понимал, что Алану, должно быть, было тяжело находиться среди людей, которые его совершенно не понимали, да и вообще не верили в то, что он им так упорно пытался донести. Но если уж разговор зашел об этом, то Мархит всенепременно спросил бы, зачем так отчаянно пытаться кому-то там что-то доказывать.
Сейчас беседа как раз медленно подходила к этому вопросу. Алан спрашивал то, на что ответов не было.
— Такие, как ты, точно есть, — после недолгой паузы сказал Мархит, тщательно подбирая слова. — Существуют еще люди, которые чувствуют магию, но вы рождаетесь очень редко. Раньше, еще даже до моего рождения, таких было гораздо больше. Может, люди вообще всегда чувствовали магию, только потом эта способность куда-то делась. Я не знаю. Но я думаю, что это благо. Ты знаешь больше остальных, тебе доступно видеть мир так же, как вижу его я.
Он развел руками.
Вопрос о том, как найти себе место в мире, Мархит намеренно проигнорировал. Странный спрашивать такое у фэйри, у которого не было своего собственного угла и который всю жизнь скитался с места на место. Конечно, тоже было время, когда Мархит сильно страдал из-за того, что вся жизнь в начале оказалась обманом, но потом успокоился.
Алана же никто не обманывал. Его передавали из рук в руки, но рано или поздно он возвращался к Марзиту, а теперь, кажется, собирался никуда от себя не отпускать.
Мархит потрепал его по волосам.
— Расслабься и получай удовольствие.
Он отодвинул рукой раскидистый куст, и перед ними нарисовался склон, по которому сбоку сбегала бурная река.